Захар Прилепин: «Родина – это труд»

Фото: Василий Авченко

Что для вас Родина? Такой простой и одновременно сложный вопрос.

Он совершенно не простой. Такой же, как вопрос: «Что для вас Бог?». Ответ сформулировать в одном афоризме сложно. Эти вещи пытаешься определить для себя всю жизнь. Родина – это не только данность, не только дар, не только какие–то ощущения душевные. Родина – это труд. Не то, что дано раз и навсегда, не то, что мы наблюдаем вокруг себя. Не то, что побуждает наших современников говорить: «пора валить» и прочие глупости. А то, что знаем и видим тысячу лет. Нечто, чему мы обязаны своей жизнью, судьбой, кровью, почвой, по которой ходим, Богом. Это все для меня слито в единое понятие Родины. Это наиважнейшая вещь в моей системе ценностей.

Помните, как у Сергея Есенина: «Я о своем таланте много знаю, стихи – не очень трудные дела, но более всего любовь к родному краю меня томила, мучила и жгла». Я в силу данных мне возможностей готов был бы подписаться под этими словами.

Первое стихотворение, которое вы прочитали о Родине, тоже есенинское: «Гой ты Русь, моя родная, хаты, в ризах образа». Этот образ Родины у вас еще сохранился?

Даже Есенин пытался удержать этот образ Родины, но он у него в руках уже рассыпался. Поэтому он себя называл «последним поэтом деревни». Тем не менее деревня вместе с ним не ушла. Посудите сами – спустя десятки лет в литературе произошла очень важная вещь. Ее можно назвать «серебряным веком простонародья» – это удивительный культурный феномен, сочинения и рассказы писателей–почвенников. Валентин Распутина, Василия Белова, Федора Абрамова, Василия Шукшина. Не побоюсь сказать – этим взрывом мы обязаны революции. Это касалось не только литературы, но всех сфер жизнедеятельности. Военная элита, культурная, научная, литературная – это все выросшее русское простонародье, оно выиграло страшную войну, вышло в космос и написало совершенно гениальные страницы русской прозы: «Прощание с Матерой», «Привычное дело».

Я себя всегда домысливал в этой, неокрестьянской традиции. Сам я вырос в деревне – происхожу из липецких и рязанских крестьян. Я – горожанин в первом поколении. В этом плане «Гой ты, Русь моя родная» – это составляющая моей физиологии. Сейчас я перебрался из Нижнего Новгорода в область и там у меня дом. Стараюсь больше времени там проводить.

Фото: Мария Прилепина

Да, действительно исходит. Сегодня ощущение «Руси уходящей» все более острое. Но мы должны понимать – вместе с деревней уходят не только жители деревень, но и деревенский ход жизни, лад речи. В которых отслаивался русский характер, базовые для нас понятия. В городе это происходит совершенно иначе.

Я, не побоюсь этого сказать, зачастую чувствую фору перед своими городскими сотоварищами, которые выросли в городах и являются горожанами уже в котором поколении. У меня есть внутренние запасы речи, наблюдений, вкусов, цветов и ощущений, которые я никогда бы не получил, если бы не вырос в крестьянской среде.

Сейчас я не понимаю, как я смогу некоторые вещи объяснить своим детям. Они родились и выросли в городе. А сейчас, когда я их перевожу в деревню, они, конечно, живут в деревне, но крестьянского труда не ведают. А у меня отец и дед еще пахали сохой, печь была в доме, люди спали на ней, были такие вещи, о которых можно прочитать в рассказах. То, что для меня было действительностью, для моих детей – нечто этнографическое. Такое же далекое, как ацтеки, майя, буряты.

Впору сейчас снова появляться последнему поэту деревни?

Я никогда этого не говорил вслух, но мысленно я себя и числю «последним поэтом деревни». Поэт в переносном смысле – я стихов не пишу. У меня практически в каждой книге есть что–то на деревенскую тему. Безусловно, я ни в коем случае себя не противопоставляю себя Есенину, но сам себя так внутренне самоопределяю.

Фото: Мария Прилепина

Вы родились в Рязанской области, живете сейчас под Нижним Новгородом, много бываете в городах. Меняется ли представление человека о Родине с переездами?

Да нет, в России есть одно характерное, важное и приятное для меня качество. Россия – она на всей своей географии сохраняет базовые знаковые вещи, характерные для русского народа. Разница, скажем, между немцами в разных городах, или между итальянцами в разных концах страны, или между американцами в разных штатах она колоссальная. Языковая, характерная, этнографическая, выражается в привычках, в чем угодно. А в России перемещение из Калининграда в Брянск, из Брянска в Ярославль, из Ярославля – в Воронеж, оно ничего не даст. Никаких различий в языках, никаких разочарований и сдвигов в понимании русского характера. Есть единая система ценностей, языковая, базовая система, и представления о реальности у самых разных людей, живущих в самых разных концах страны, она практически идентична. Россия сохранила национальную ценность достаточно жестко. И это обнадеживает.

Я вот сужу по себе. Родился в Питере. Когда живу долго в Москве, начинаю скучать по родному городу. Что это? Малая Родина, которую мы любим чуть больше?

Да, это есть. Но это ощущение не такое острое. Например, мои знакомые из Италии или Испании говорят – у них нет представлений о патриотизме всей страны. Они патриоты своего двора, городка, уезда.

В России, конечно, есть питерская специфика, нижегородская, владивостокская, калининградская. Но когда я в своей деревне собираю своих друзей из Питера, Владивостока, Ярославля. Видите, какой разброс? Когда они собираются, ощущение базовых понятий, характерных для русского человека, чувствуется остро. Я потому и люблю эти посиделки – я вижу, как сильна, огромна, внушительна ценность русского характера. Вижу не просто своих товарищей, а эти черты, которые создавали, созидали эту территорию, страну, культуру. И в этом отражаются наши предки, которые на этих землях жили и, возможно, наши дети, которые, надеюсь, не растеряют эту землю.

Поэтому – специфика, да есть. Тем не менее, каких–то фундаментальных вещей, неразрешимых противоречий, которые отличали бы жителей Питера от жителей Липецка – их нет.

Москва – это свой конгломерат, который существует по своим законам. Это черная воронка, которая втягивает в себя всю пассионарную силу страны. Человек, приезжающий туда из Сызрани, Казани, Рязани, так или иначе принимает местные законы и скучает по Малой Родине. Но это не касается разницы между людьми, это касается экономического, финансового состава московского воздуха. Не более того.

Родину сейчас стали любить больше или меньше?

Патриотизм шумный, показной – он присутствует, так или иначе выражается. Людей, которые исповедуют нормы – пускай страна будет штатом Америки, или распадется на сто маленьких кусков и будет здесь сто маленьких даний и швейцарий – их меньшинство. Они, правда, сейчас появляются на телевидении, но их славу богу – мало. Большинство людей в России исповедуют консервативные взгляды, консервативно–имперские. В этом смысле патриотизм присутствует.

Есть другое – такой либеральный разврат, когда человек воспринимает себя как венец творения, как то, к чему вся история человечества шла и наконец пришла, ощущение, что ты пришел сюда, ты индивидуум, что ты никому ничего не должен и имеешь право на все, это, конечно, многих развратило. Это стало камертоном, по которому сейчас многие сверяют свое отношение к жизни. Если мы обратимся к русской классике, то там нет ни одного героя, который кричал бы: «я никому ничего не должен» или «пора валить». Люди не рассуждали даже на эти темы, потому что основное количество людей чувствовали свою неразрывность со страной, почвой и языком. Она была априори, неизбежной и абсолютной. Сегодня этого нет совершенно. Но никакой свободы от почвы, языка нет – это все порча, чушь собачья, признак деградации нации, народа и конкретного человека. Чем раньше мы эту заразу изведем, тем это будет лучше для нас для всех.